Коллективное заключение парализовало всю жизнь в Наблусе.

" Я пошла в школу без формы. Что это за школа, которая позволяет своим ученикам ходить без формы?" сердито спросила Камар, моя дочь. Она посещает 'школу', которую организовали соседи, для того, чтобы дети занимались во время осады города, когда посещение школ невозможно.

Камар скоро исполнится шесть лет. Она мечтает пойти в настоящую школу. Для нее это очень важно, ведь это ей по возрасту уже можно посещать настоящую школу и очень важно надеть новую форму как знак нового события в ее короткой жизни. Однако она, как и мой сын Омар, которому скоро исполнится 11 и который должен был пойти в шестой класс она сидит дома.

 "Сегодня мы прошли только букву 'М", -говорит Камар грустно, я уже наверное не смогу получить учебники в этом году".

Когда я спрашиваю ее, пойдет ли она в эту самодеятельную 'школу" сегодня она говорит: 'Эта школа неплохая, но она -не настоящая. Там нет доски, нет учителей, перемен:'. Она перечисляет то, что она видела две недели назад в школе, которую смогла посетить лишь один день.

Сегодняшняя 'школа" Камар расположена на общей лужайке по соседству с домом. Все дети из дома приходят сюда со своими маленькими стульчиками, и с ними занимается один из соседей.

Никто из них не надевает форму. Родители боятся привлечь внимание сионистских солдат, хотя игровая площадка находится внутри здания.

С 1 сентября палестинские школьники и студенты как и все жители Наблуса находятся в осаде. 'Израиль' обещал не препятствовать посещению школ, но не выполнил своего "обещания".

Периодические вторжения, которые начались в апреле, переросли в настоящую оккупацию после 20 июня. С тех пор посещение школ стало невозможным. Так продолжается до сих пор.

Камар не хочет понимать того, что понимают взрослые. Для нее осада означает отсутствие летних лагерей, невозможность поехать к дедушке и бабушке, невозможность гулять на улице, заходить в магазины, ходить в школу. Ей приходится делить общество лишь со своими братьями.

Как и все дети в ее возрасте Камар задает множество логичных вопросов и ожидает правдивого ответа от своих родителей. Сегодня она спросила меня почему нас никто не защищает. Я посмотрел на нее. 'Какая ты еще наивная', -подумалось мне. Но я НЕ смог ей ответить. Я сам этого не понимаю.

Я не понимаю, почему двадцать лет назад военный преступник, которого теперь поддерживают ведущие мировые политики совершил массовое убийство моих соплеменников в лагерях беженцев Сабра и Шатила, а сегодня избран премьер-министром и пользуется еще большей поддержкой и властью даже после того как против него были выдвинуты обвинения. Почему этого человека, Ариеля Шароона президент Соединенных Штатов называет "человеком мира".

Я не понимаю, почему мировые лидеры поддерживают неограниченную войну против мирного населения. И это после 11 сентября, поле вакханалии 'борьбы с терроризмом'. Почему они не замечают настоящего терроризма?

Я не понимаю, как всех мусульман выставляют "террористами" в то время как эти обвинения выдвигаются еврейскими и христианскими экстремистами, хотя в цивилизованном обществе должны уважать любую религию.

Я не понимаю, как международная комиссия по расследованию военных преступлений, командированная ООН может быть не допущена на место совершения этих преступлений.

Я не понимаю, как может мировое сообщество позволять еврейским иммигрантам со всех стран мира приезжать в Палестину, с которой они не имели никакой связи, отказывая в то же время в праве на возвращение на свои родные земли нескольким миллионам палестинских беженцев.

Я не понимаю, как мир примиряется с тем, что миллиону палестинских студентов и школьников не позволяют получать образование в то время, как во всем остальном мире провозглашается борьба с неграмотностью.

Я не понимаю, кто позволяет 'Израилю" дважды врываться в мою радиостудию и отнимать у меня зарегистрированные радиопередатчики, в то время как мир рассуждает о свободе слова.

Я не могу объяснить моей дочери, что она пришла в безжалостный, несправедливый, нечестный мир. Я не могу объяснить ей, почему она не может надеть школьную форму и пойти в школу. Я не могу развеять ее наивность и чистоту.

Наблус уже 100 дней в осаде. Мир смотрит на это и ничего не делает.